дней в моей жизни, говорю это, поверьте, совершенно искренне.
– В моей тоже, — тихо произнесла Ольга Васильевна и протянула Непенину руку для прощального поцелуя.
Адмирал вышел на темную улицу, схватил ладонями снег и стал растирать им горящее лицо. Потом сел прямо в сугроб и так сидел некоторое время с расплывшейся по лицу улыбкой.
– Ваше превосходительство, с вами все в порядке? — спросил с почтением проходивший мимо городовой, заметив на золотых погонах адмиральских орлов.
– Что? — возвращаясь с небес, переспросил Непенин.
– Я спрашиваю, все ли в порядке? Не нужна ли помощь?
– Да, очень даже в порядке, дай-ка руку, любезный, а то что-то меня этот сугроб притопил.
– Штормит, ваше превосходительство? — протягивая руку, с улыбкой в пышные усы, спросил полицейский.
– Есть немного.
– Может, проводить?
– Нет, не надо, то ветра не алкогольные, хотя тоже пьяные.
– Ясно, мы тоже когда-то женихались.
– Да ты, братец, с понятием. Женат?
– А то как же? Справно живем.
– Спасибо, вот тебе целковый, выпей за здоровье супруги. Прощай, спокойной службы.
– Премного благодарствуйте. Осторожнее, скользко.
Глава четырнадцатая
Операции на железных артериях
1916 год. Июнь. Швеция
Кто и когда из русских стал заниматься этим отхожим промыслом, доподлинно вряд ли станет известно. Поговаривали, что первыми это дело начали два военнопленных одной из многочисленных шведско-русских войн, которые по каким-то причинам возвращаться на родину не захотели. Да и вправду, что их ждало в России? Либо продолжать тянуть солдатскую лямку, либо возвращаться к своему помещику. По всей видимости, мастерами они были знатными и цены предлагали приемлемые, ибо шведы зачастую предпочитали русских всем остальным. И вот уже много лет по скандинавским лесам и долам ходили и ездили точильщики и кузнецы в косоворотках с окладистыми бородами и православными крестами. Многие из них обзавелись женами из местных, благо Карл Двенадцатый и другие шведские «ястребы» произвели настолько катастрофическое опустошение среди мужского населения собственной державы, что замуж за иностранцев шведки шли вполне охотно. Однако веру отцы семейств берегли и считали себя русскими. Не на каждом хуторе и даже городке жил толковый кузнец, и ремесло это было востребовано. Вот и теперь посреди большого двора стояли двое таких железных дел мастеров, один из которых, молодой парень с жидкой бороденкой, вертел точильный круг, а второй, постарше, правил топор и тихо приговаривал:
– Ровнее держи, не дергай. Ты мне, ваше благородие, так всю марку испортишь. В который раз за тобой переделывать приходиться. Фу ты ну ты, а еще цельный охвицер.
– Потише ты, Никифор.
– Не боись, здесь по-нашему никто не разумеет.
– Все равно привыкнешь и ляпнешь где-нибудь невпопад. Лешка я, напарник твой.
– Какой ты мне напарник, так, подмастерье неразумное.
– Заканчивай уже, к побережью поедем.
– У побережья своих мастеров хватает, там не заработаешь.
– Зато я тебе исправно плачу.
– Ладно, не дуйся, к морю так к морю. А то давай повременим чуток. Мужиков-то нет.
– Это ты к чему?
– К чему, к чему, а к тому, что бабы тут одни на хуторе, с нас глаз так и не сводят, а взгляд-то масляный, тоскливый, что у той телки дозревшей. С утра бы и пошли по свежачку.
– Ты что, Никифор, у нас задание.
– Никуда оно не денется, твое задание, а по такой жаре тащиться резону нет, даром что север, коня только заморим. Да и помыться бы не мешало. А то воняем аки нехристи.
Видно, последний аргумент задел лейтенанта Левицкого.
– Помыться, говоришь?
– Хорошее же дело, бабы и исподнее постирают, а в бане высушат.
– Нет, нельзя, не поспеем.
– Фу ты ну ты. Засветло встанем, я тебя в аккурат вовремя приведу.
– Куда приведешь?
– Куда скажешь.
– Так нам в Стокгольм надо.
– Успеем и до Стокгольма, чего тут ехать-то. Верст пятнадцать.
– Ладно, согласен, но только смотри, Никифор, выходим в шесть утра и без фокусов.
– Вот это дело, ваше благородие, сейчас все справим. И топор готов, слава богу.
Никифор тщательно осмотрел свою работу, попробовал пальцем кромку и довольно крякнул.
– Госпожа, — позвал он на шведском пышногрудую хозяйку лет тридцати, — мы закончили, есть ли еще какая работа?
– Работа-то есть, да денег у нас мало.
– Так денег не надо, нам бы помыться, коня накормить, самим поесть да переночевать. Вот и расплатишься. А ежели еще и погреться удастся, так и вовсе вашими должниками останемся, — щурясь на солнце, сказал Никифор.
– Эх ты скорый какой, — с улыбкой ответила хозяйка. — Ладно, после поговорим, пойдем, что делать, покажу.
1916 год. Июнь. Стокгольм
В одном из многочисленных тихих плавучих стокгольмских кафе, расположившемся на борту небольшого суденышка, мирно покачивающегося у причальной стенки, секретарь посольства Великобритании в Швеции и резидент английской разведки Гордон Вудгейт потягивал скотч и любовался видом.
– Добрый вечер, — поздоровался подошедший военно-морской агент Сташевский.
– А, приветствую вас, мистер Сташевский, присаживайтесь. Скотч или водка?
– Виски, пожалуй.
– Это разве патриотично?
– Это по-союзнически, — усмехнулся Владимир Арсеньевич.
– Браво. А на самом деле отчего не водка? Ведь это ваш национальный напиток.
– Водка, Гордон, есть напиток застольный, требующий обильной закуски и неспешного задушевного разговора в приятной компании.
– Что значит «задушевный»?
– Это значит, что ты открываешь свою душу собеседнику, рассказываешь о сокровенном. Поэтому когда русский говорит, что с кем-то пил, это может означать довольно многое. Но дипломатам это противопоказано, посему перейдем к делу. Я получил вашу просьбу о встрече с дипломатической почтой.
– Да, мистер Сташевский, это нам действительно противопоказано, к сожалению. Но я все равно хотел бы попробовать выпить с вами по-русски.
– Хорошо, когда победим, если останемся живы, и все же к делу.
– Ладно, — с улыбкой сказал Вудгейт и опустошил свой бокал. — Дела же у нас следующие: немцам катастрофически не хватает железа, они готовят крупный конвой с рудой.
– Интересный у шведов нейтралитет.
– Ну это гораздо лучше, чем если бы они вступили в войну на стороне Германии.
– Да, лучше, — согласился Сташевский. — Что вам известно об этом конвое?
– Общий тоннаж порядка восьмидесяти четырех тысяч тонн. Соответственно более двадцати транспортов.
– Эскорт предполагается?
– Конечно, вы научили немцев бояться. Союз гамбургских судовладельцев вообще отказался предоставлять суда, если они не будут охраняться должным образом. В апреле германскому командованию пришлось даже ввести официальное Положение об охране судоходства в Балтийском море.
– Про этот документ нам известно.
– Германские корабли охранения в шведские воды не сунутся, скорее всего, будут ждать где-то на границе территориальных вод. Конвой выходит в ближайший вторник или среду из Окслезунда.
– Транспорты германские?
– Думаю, разные.
– Сведения надежные?
– Вполне, есть один хороший информатор в довольно высоких сферах шведской политики. Учтите, этот конвой пробный. Таких крупных караванов еще не было. Если все пройдет нормально, немцы хотят формировать подобные соединения каждую неделю. Английское командование очень заинтересовано в расстройстве этих планов и просит обязательно задействовать и наши подводные лодки, приданные Балтийскому флоту.
– Все будет передано. Спасибо за ценные сведения, извините, вынужден откланяться.
– Понимаю и не задерживаю.
В это самое время на окраине шведской столицы точильщик нараспев предлагал свои услуги, ни на секунду не прекращая работу.
Подбежал конопатый мальчишка, забрал готовый кухонный нож, аккуратно завернутый в тряпицу, и понесся в неизвестном направлении.
1916 год. Июнь. Ревель
Через день начальник Службы связи читал донесение от Сташевского, в котором сообщалось, что в порту Окслезунд готовится к выходу крупный караван с железной рудой для Германии. Сведения поступили из посольства Великобритании в Швеции и подтверждались полевым агентом русской военно-морской разведки. Воздушная разведка сообщала о сосредоточении отряда немецких военных кораблей в районе маяка Лансорт. Все сходилось, и Непенин немедленно связался с командующим.
Десятого июня 1916 года на перехват конвоя вышел крейсерский отряд особого назначения под командованием контр-адмирала Трухина. Ранее
